Вы, наверное, не раз обращали внимание ещё на одну необычную особенность на картинах эпохи средневековья: почти всегда женщины изображаются или мадоннами с младенцами, или в интересном положении.
Неужели художники писали исключительно беременных женщин?
Попробуем разобраться.
Возникновение этого образа было обусловлено ещё одним представлением об идеале женщины, популярном в эпоху готики: «беременный» S-образный силуэт, изогнутая спина, бледное круглое лицо с раскосыми глазами. Силуэт формировался особым кроем платья и подкладными деталями, различными способами провоцировались болезни и болезненные состояния, сопровождавшиеся отёком лица — при этом одутловатые щеки и заплывшие глаза создавали эффект „сощуренности“ и приобретали раскосость.
А каковы были косметические средства!
Церковь категорически запрещала использование грима, и бедные женщины отбеливали кожу свинцовыми белилами, что само по себе, как вы понимаете, здоровья не прибавляло.
Для чего же дамы стремились к бледности и отёчности лица? Ещё одной особенностью того времени стала мода на круглое лицо с раскосыми глазами. Оно должно было напоминать монгольское или китайское. И в этом нет ничего удивительного, если учесть, что самой серьезной силой и самым крупным государством Средневековья была Орда, Татаро-монгольское ханство. Ордой была завоевана вся Средняя Азия, Русь и пространство до границ с Литвой. Кроме того, такая мода могла возникнуть под впечатлением от восторженных рассказов итальянца Марко Поло, посетившего, в частности, Китай, и рассказавшего европейцам о необычайной красоте тамошних женщин. И несчастные жительницы Европы, антропологический тип внешности которых совершенно не соответствовал этому облику, делали все, чтобы приблизить свою внешность к этому идеалу.
Ну, допустим, с бледностью, отёчностью и раскосостью всё понятно, но как же понимать тотальную беременность средневековых дам?
Есть предположение, что мода на беременность возникла в эпоху крестовых походов и была вызвана тем, что женщины в то время слишком подолгу были одни, пока их мужчины воевали за Гроб Господень в Палестине. Когда мужья возвращались, женщины с удовольствием беременели, и это состояние беременности ассоциировалось со счастьем и благополучием. Пока же супруги отсутствовали, дамы, в предвкушении радостной встречи, носили накладные животики и прогуливались по средневековым улочкам, вызывая неприкрытую зависть соседок.
Завершая тему средневековой беременности, хотелось бы остановиться на этом удивительном портрете Яна ван Эйка«Портрет четы Арнольфини»,
который с чьей - то лёгкой руки в последнее время в сетях называют «Портрет Путина с неизвестной». Сходство, действительно, налицо.
Но речь не об этом.
Портрет четы Арнольфини – это уникальное явление в европейской живописи того времени. Ян ван Эйк впервые изобразил людей в окружающей их повседневной обстановке, без всякой связи с религиозным сюжетом или образами из Священного писания. И это действительно революция в живописи и в портретном искусстве Возрождения. Тем более удивительно, что этот портрет создан художником Северного Возрождения, где, в отличие от итальянской культуры Ренессанса, человек мыслился лишь частицей огромного мироздания. Если прежде и мир, и земной человек воспринимались как нечто ничтожное перед лицом Господа, то теперь действительность приобрела в глазах художников самостоятельную ценность, прекрасное творение бога. Мельчайшие подробности окружающего мира, бесконечное разнообразие жизни стали предметом эстетического созерцания.
В то время как итальянское Возрождение, создав культ совершенной и свободной личности, возвысило человека над миром, на севере Европы, в самых богатых городах Нидерландов: Брюгге, Генте, Брюсселе, человеком овладевало горделивое сознание того, что это он сам - купец, владелец мастерских и кораблей, деятельный и предприимчивый, создает мир, угодный богу. В среде молодой буржуазии Нидерландов сложился и упрочился культ семейного благочестия, неотделимый от традиционной набожности. Идеальным считался добродетельный и в то же время деловитый человек, трезво смотрящий на мир.
Портрет четы Арнольфини – совершенная иллюстрация этого мировоззрения. С этим произведением в нидерландском искусcтве появился новый жанр портретной живописи. Если раньше портретируемых, как правило, включали в многофигурные религиозные композиции, то Ян ван Эйк впервые пишет людей в обстановке бюргерского жилища и к тому же изображает этот скромный интерьер как нечто значительное.
На картине мы видим мужчину и женщину, изображённых в небольшой комнате. Их соединённые руки служат центром композиции и настраивают зрителя на торжественный лад. Возникает ощущение некой церемонии, возможно брачной, совершаемой в присутствии двух свидетелей. Где же они? Присмотритесь повнимательнее – их отражение можно увидеть в зеркале, висящем на стене.
В этом мире царят ясность и согласие, запечатлённые искусной кистью художника. Торжественен и сосредоточен жених, его некрасивое, но такое спокойное и значительное лицо как бы излучает свет - свет искренности и преданности. Невеста доверчиво вложила свою руку в ладонь будущего супруга. Её лицо безмятежно, она в предощущении счастливого грядущего. Ее взор обращен в себя, так же как и взгляд супруга... и в этом уютном покое плывет тишина.
Но представьте себе, эта картина, имеющая, казалось бы, такое светское содержание, полна ускользающих от нас, но понятных для людей XV века знаков и намеков.
Обратите внимание, на люстре, несмотря на ясный день, горит свеча, символизируя всевидящее Божье око.
Собачка символизирует супружескую верность. Характерно, что на надгробных памятниках того времени часто встречается лев - символ мужества и силы в ногах у мужчин, и собачка - в ногах у женщин. По-видимому, супружеская верность ожидалась исключительно от женщин. На этой же картине собачка где-то посередине, возможно Ван Эйк обладал более прогрессивными взглядами в отношении прав женщин.
Зеленый цвет платья невесты указывает на весну любви, а поднятые к поясу складки одежды намекают на готовность невесты выполнить главный долг женщины - стать матерью. Хрустальные четки говорят нам о благочестии.
Жених изображен стоящим босиком на деревянном полу, его деревянные сабо брошены рядом. Ноги невесты прикрыты платьем, но вторую пару обуви мы видим на заднем плане рядом с кроватью. Для современников ван Эйка сандалии и деревянные башмаки содержали указание на Ветхий Завет: И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая («Исход», 3:5)Когда жених и невеста совершали обряд бракосочетания, для них и простой пол комнаты был «святой землёй»[4].
Метелка говорит о порядке в доме и духовной чистоте. Постель – брачное ложе, а также место появления на свет и ухода из жизни. Резная фигурка символизирует святую Маргариту или святую Марфу, и та, и другая покровительствовали роженицам.
Яблоко напоминает нам о грехопадении, а вот апельсины, экзотические, для тогдашней Европы, говорят о том, что греховные влечения очищаются в христианском браке. Ну что ж, теперь, казалось бы, сцена в доме Арнольфини становится совершенно ясной, а символы- понятными. Ан нет.
До сих пор учёные искусствоведы спорят о том, какую именно церемонию изобразил Ван Эйк. Рассмотрим несколько версий.
В XV веке ещё не обязательно было присутствие священника, чтобы сочетаться законным браком. Это можно было сделать в любом месте, например, как здесь — в спальне. Обычно на другой день супруги вместе шли в церковь - это являлось доказательством того, что они стали мужем и женой. Свидетели, отражённые в зеркале, нужны для заверения письменного брачного контракта, что было обычным явлением для обеспеченных людей того времени.
Мужчина подаёт женщине не правую руку, как того требовал обычай, а левую. Поэтому есть предположение, что это не новобрачные, а супруги, и, следовательно, это не бракосочетание , а просто семейный портрет.
Не волнуйтесь, с рукой всё в порядке, просто в средние века жених держал руку невесты не правой, а левой рукой в том случае, если социальное положение в обществе жениха и невесты не было равным. Обычно из более низкого сословия происходила женщина. В таком браке она должна была отказаться от всех прав на наследство для себя и своих будущих детей, а взамен получала определённую сумму после смерти мужа. Как правило, брачный контракт выдавался на следующее утро после свадьбы, отсюда пошло название брака — морганатический от слова морген (нем. morgen - утро). О социальном положении жениха говорит его одежда, ухоженные руки, и …узкие плечи! В Европе господствовала бургундская мода, следовать которой было недешёвым удовольствием. При бургундском дворе и женская, и мужская мода была экстравагантной. Мужчины были вынуждены носить тюрбаны и цилиндрические шляпы чудовищных размеров. А узкие плечи жениха указывают на то, что ему не нужно было добиваться высокого положения в обществе физической силой.
Есть и ещё одно смелое предположение. Художник изобразил несупругов, а хироманта и беременную. По её раскрытой ладони он, возможно, предсказывает судьбу будущего ребенка. Эта версия могла бы нам показаться убедительной. Но мы, дорогие мои просвещённые друзья, уже знаем, что выпирающий живот – это вовсе не обязательно признак беременности, а всё та же своеобразная мода. Д аже у Евы в «Гентском алтаре» такая же фигура.
Так все же, кто изображен на этой удивительной картине «Портрет четы Арнольфини»? До сих пор этот вопрос остается открытым. Но та фантастическая глубина и многозначность этого полотна . как мне кажется, могла бы стать желанным фоном для семейного портрета по фотографии.